Вот Васька Грозный - он кто был? Бабки за юродивого держали, попы боялись, менты стороной обходили, - да что говорить - колоритный, конечно, мужик, но не более того. В войну, когда партизанил, - детей им пугали. "Фамилия, - он объяснял, - обязывала!" В сорок шестом, не охолонув еще, шлепнул одного хапугу-милиционера - прямо в отделение зашел и из люгера в упор. "На тебя, - говорит, - гад, такая только управа." Памятуя боевые заслуги, впаяли ему десятку, но он и в Коми не утих - открыл войну уголовникам, ну, а те просто - уронили на Васю елку: жив остался, а ноги по самую сиделку отпилили. Назад в Старгород въехал он на каталке: борода лопатой, на груди, вечно не застегнутой, вторая борода, в ней иконка медная - за километр блестит (по Сибирям шляясь, сумел он заучить Библию почти наизусть - как накатит, прям кусками шпарил), и ватник, кажется, на любую погоду один; за спиной рюкзачок, в руках деревяшки окованные: герой-инвалид - нога не болит, потому как нету - гони за то монету. Сначала сидел около телеграфа - и его "Две шапки" окрестили: на голове кепка, перед тележкой треух для копеечек - это летом, зимой - наоборот. После стали гонять - не положено в стране побираться, так он к нам на "Электросилу" перебрался. Сидит около проходной (не просил никогда - сами клали), кому ласково скажет, кого языком зацепит, особливо если женщина - балагур был. А бабки - особая статья - он с ними много якшался. Идет такая бабка в церковь мимо завода, Васька подъедет да как гаркнет на всю улицу: "Радуйся, дочь моя едомская, дойдет и до тебя чашка, ужо напьешься тогда допьяна и обнажишься!" Что-то вроде того. Мы стоим в кустах с портвешком - с ног валимся, а бабка на серьезе с ним так раскланяется, копеечку положит. И, что интересно, в церковь вроде не ходил никогда, а проедет мимо - перекрестится обязательно. Но попов все больше не любил. - Вась, а Вась, - начнут его подначивать, - икону продай. - Никак нельзя - хороший человек подарил. - Вась, а Вась, а чего ты икону носишь, Библию читаешь, а в церковь не ходишь? - Нельзя мне: попа увижу - прибью, а я и так грешен. - Чего ж так, Вась? - мужики уже в хохот. - Жадные стали, только деньги на уме. - Ты им что, завидуешь небось, сам миллион скопил? Ну он и сорвется, как пойдет матюгать - специалист по этой части был почище старой цыганки, а нам и весело. Все нас "анчихристами" называл, но любил - стакан чистый принесет, закуску какая есть - поделится, и сам, конечно, не отказывался. Он только неправду не любил. Раз на вокзале углядел двух наших мужиков: поддавши - им море по колено, а тут спецдилижанс выворачивает. Он их за руки: "Везите меня к такси, быстро!" - У нас, дядя Вася, денег нет. - Не вашего ума дело. Подвезли к стоянке. А там только один лихач и стоит, вечно он на вокзале ошивается. - Заноси меня, ребята, назад! Занесли. Лихач на голос, конечно, берет - известный давила: "Куда вы мне вонючего ложите - не повезу." Ну, дядя Вася ему: "Не спеши, сынок, нам недалеко - на ту сторону, по Ломоносова." - Сказал, не повезу. - Я тебе хорошо заплачу. А все знали - кошелек у Грозного на поясе висел. Вот Вася руку в кошелек запустил, вытащил целый ком денег: "Видал?" Лихач объявляет: "Тридцатка!" - Хорошо, хорошо, парень, только довези. Доехали. Мужики что - слезли, дядьку Васю вытягивают. Он к передной двери подъехал - расплатиться. Поискал, поискал на поясе и говорит: "Слушай, сынок, дай-ка мне спичек, я, кажется, на сиденье кошелек обронил." Таксист смекнул что к чему - по газам и уехал - сам решил кошелек поискать. А он как на поясе висел, так висеть и остался. Весь город потом таксиста подкалывал: "Ну как, нашел грознинский кошелек?" И бесстрашный был. Наш Главный утром никогда на машине не ездил, обязательно пешком - демократию еще тогда насаждал. Вот они и повстречались как-то на мосту: Вася Грозный катит, а Сам ему навстречу. Увидал инвалида - решил заботу проявить: - Кто таков будете, дедушка? Не нужно ли чего... - и осекся, иконку разглядел. А Вася Грозный как завопит: "Вспомни, господи, что над нами совершилось; посмотри на поругание наше: добро наше перешло к чужим, дома наши - инопланетяне забрали!" - ну и дальше - любимая у него пластинка, как выпьет - все нам читал. У Главного сразу остекленение глаза: как услышал Васькин рев, отвернулся и пошел командирским, но Грозный не отстает - катит да вопит: "Нас погоняют в шею, мы работаем и не имеем отдыха!" Охрана опешила: народ кругом, а дед - инвалид, неудобно как-то вязать, решили не замечать. Главный шаг убыстряет - Васька не отстает. Охрана шипит уже, а он знай себе поливает: "Рабы господствуют над нами, и некому избавить от руки их!" - весело ему. Так до самого обкома и проводил. И ничего ему не было. А Главный, говорят, два дня на машине ездил, но потом опять пешком стал ходить. Так же и попа нашего отбрил. Прислали откуда-то из столицы провинившегося попа - толстый такой, что бочка, коса масляная. А Старгород для них в таком деле - тупик - дальше не прыгнешь, выше не взлетишь. Вот он со скуки и пошел бабок оббирать да водку пить с райкомовскими на катере. У нас ведь ничего не утаишь. Дошло до Васи Грозного - отправился порядок наводить - беспорядка мужик не терпел. Выждал его у церкви и при всем честном народе на рясу ему харкнул и понес: "Сребролюбец ты, сукин сын..." Поп от неожиданности в землю врос. А Васька Грозный ему: "Покайся, сыне, ибо жить тебе не долго осталось - знай, пожрет тебе змей печень!" И как в воду глядел - поп через полгода от цирроза загнулся прямо у доктора Вдовина на койке. Вот уж бабки зашушукались. А если правду, так, может, он и чувствовал что - не одному попу смерть напророчил, теперь же не зря про биополя эти говорят на каждом углу. Лечить - случалось, что лечил, но не каждого вылечивал. Вон, Костя Терентьев, с пальцем к нему пришел - Грозный его в больницу погнал: "Руби немедля - иначе месяц тебе сроку даю!" Костька испугался - так Грозный на три дня и ошибся всего. Он этих гангрен-гноев навидался-нагляделся в Сибирях - рассказывал. А бабку раз привезли зятья - сам видел - змея ее укусила. Нога как тумба и синяя аж в черноту. Так Вася что-то тер-массировал - лимфу, видно, перегонял, и через неделю спала опухоль - запрыгала бабка, что пуховая коза. Если было - я того никак не отрицаю, как Грозный говорил: "Да - да, нет - нет", у него таких присказок полным-полно было. Но взглядом никогда никого не лечил, хотя взгляд у него вмиг как колун тяжелел. Раз, помню, пили пиво в "Ветерке", залетный один развыступался: "Там я был, это видал...", так Грозный выкатил: только поглядел на болтуна - его и сдуло. Глаза у него, бывало, как бешеные, сверкают, а бывало, в одну точку глядит, не заметит тебя - чудаковина, конечно, за ним водилась, только самая обыкновенная. Но что могу сказать точно - после стакана никогда не плакался на судьбу, как у нас водится, а видели бы, в какой он норе жил - бабка его пускала. Так жил же! Вот так катался-катался, привыкли мы к нему. В один день (утром потом вспомнилось бабке, он сказал: "Зажился я, старая, пора мне и на покой") проходили мимо двое с химии. Увидали шапку, а денег в ней на бутылку было точно - первая смена как раз на завод прошла, отобрали. Вася Грозный им вдогонку: "Козлы вонючие, где мои ноги!" Эти вернулись и спрашивают: "Кто здесь из нас козел, а, обрубок?" А он: "Ну не я же!" Сунули заточкой в горло - и вся любовь. Хорошо еще, Людка Селиванова с электролитного видала - прибежала к нам в ремонтный: "Ребята, дядю Васю зарезали!" Кто с чем был - с тем и побежал. Догнали мы ласточек: один прямо на месте кончился, другой в больничке, Грозный был бы жив - порадовался бы. Похоронили мы дядю Васю. Бабок море натекло - иконку его заказали Пашке Смолину в нержавейку заделать и на крест. Ну, он и заделал капитально - не оторвать будет, а с бабок стольник стребовал. Да не с бабок получилось - от Грозного остались тысячи три, на них бабки и оградку, и камень соорудили. Мы же и шабашили - с того свету дядька Вася нас опохмелил - уж мы ему как своему старались. А бабки - что с них взять, совсем умом тронутые - лампадку навесили, и потянулась их череда: всяко тут каются, поклоны бьют, иконку зацеловали, а уж слухов, слухов - мол, юродивый старгородский исцеляет. Может, кому он послабление и делает: во-первых, медь чистая полезна - ион ее отрицательный наше поле притормаживает, во-вторых, элемент самоуспокоения не забудьте - сосредоточение на одной точке напряжение снимает - я книжки-то читаю, интересуюсь этим делом, но лично нас он всегда от скуки исцелял. Подкатит к нашим кустикам, всем приветы раздаст и возопит: "Ну, наливай, анчихристово племя", и как-то сразу от присутствия его одного хорошело. Вот похохочем-похохочем, а и задумаешься с его рассказов - как он в жизни повидал, мало кто видел. Мы и теперь соберемся с мужиками, вспомним дядьку Васю, поднимем стакашок, и кто-нибудь скажет: "Радуйся, дочь моя едомская, дойдет и до тебя чашка, уже напьешься тогда допьяна и обнажишься!" И что это за дочка едомская, мы не знаем, но смешно. Мы и смеемся, а после уж - выпиваем.