Польская речь в Новгороде

Ирина Савинова, заведующая отделом научного использования документов государственного архива Новгородской области В истории взаимоотношений России и Польши много страниц, отмеченных напряжением, враждою и даже столкновениями с человеческими жертвами. Венский конгресс победителей Наполеона в 1815 году фактически осуществил четвертый раздел Польши. На землях, отошедших к России, было создано конституционное Королевство Польское, объединенное с империей. Власть царского самодержавия вызывала у поляков чувство протеста и способствовала укреплению их национально-освободительного духа. Постепенно зарождался и креп освободительно-демократический порыв, который сочетал патриотические лозунги борьбы за независимость Польши с лозунгами социального освобождения. Наиболее крупным протестом стало восстание 1830-1831 годов, жестоко подавленное правительственными войсками. Следующим выступлением явилось восстание, вспыхнувшее в январе 1863 года, проходившее в дальнейшем в виде партизанской войны до февраля 1864 года и распространившееся не только в Польше, но и в некоторых губерниях Литвы и Белоруссии. После длительных и кровопролитных сражений регулярные войска подавили восстание. Его руководители К.Калиновский, З.Сераковский, Р.Траугутт вместе с десятками активных повстанцев были преданы военно-полевому суду и казнены. Тысячи поляков подверглись высылке за пределы Польши. На 1 июля 1864 года их число достигло 25 тысяч человек. Одним предстоял долгий и нелегкий путь по этапу в Сибирь, в знаменитые Петровские рудники, другим - в разные губернии России под надзор полиции. Циркулярным письмом от 28 мая 1863 года Департамент полиции МВД определил конкретные губернии империи, куда надлежало высылать "признанных вредными по политическим стремлениям лиц" из западных губерний и Царства Польского: Архангельская, Воронежская, Казанская, Костромская, Лифляндская, Нижегородская, Олонецкая, Пензенская, Оренбургская, Пермская, Саратовская, Тамбовская, Эстляндская. В этом списке значилась и Новгородская губерния с указанием уездных городов, определенных для поселения ссыльных: Белозерск - 22 человека, Кириллов - 15. Циркуляры поступали в канцелярию губернатора каждый месяц. В них просматривается попытка предвидеть всевозможные ситуации, могущие возникнуть на местах. Ссыльных уроженцев западных губерний предписывалось отделять от великороссийских. Губернатор получал право распределять сосланных с учетом климатических, топографических особенностей населенных пунктов, материальных удобств для жизни в них. Ему же надлежало рассматривать все просьбы и жалобы поднадзорных в случае надобности и выходить с ходатайством в МВД. Если сосланные имели собственные средства для существования, они должны были довольствоваться ими. Неимущие получали от казны пособие. Дворянам устанавливалось содержание 72 рубля в год. За сосланными могли следовать и их семейства, если они пожелали разделить судьбу родного человека. В таких случаях жены получали те же 72 рубля, дети - половину этого содержания. Партия ссыльных, направленных в Новгородскую губернию, прибыла в губернский город 12 августа 1863 года, в составе 37 человек, как и предписывалось правительственной разнарядкой. До Новгорода они следовали по железной дороге, а далее - на подводах за неимением путей, в сопровождении конвойных. Кем были первые ссыльные? Сохранились краткие характеристики, составленные на них белозерским уездным исправником Николаевым. Бороздич Йероним, слуцкий городовой врач. Поведения хорошего, человек образованный, характера тихого. Мерам правительства подчиняется беспрекословно и ничего вредного в политическом отношении не обнаруживает. Ковзан Казимир, поведения прекрасного, необразованный, характера тихого... Подчиняется без ропота. Конторович Фреймонт - кроток, тих, всем распоряжениям правительства подчиняется. Но в частной жизни поведение его не одабривается: по временам предается разгулу... ничем не занимается. Ястрежомский Франц - поведения хорошего, малообразованный, но довольно энергичен, способен при случае быть увлеченным... человеком. Сам по себе не может иметь влияния на своих соотечественников, мерам правительства подчиняется неохотно. Подобные характеристики имеются и на ссыльных в Кирилловский уезд. Многие жены согласились последовать вместе с детьми за высланными мужьями. Залесский Егор прибыл с женой Леонидой и тремя детьми. "Как сам Залесский, так и его семья поведения хорошего. Сослан за неуместные с крестьянами разговоры, выражающие сочувствие к мятежу", - записал исправник. За Коркошко Михайлом отправились в дальний край его дети: сыновья Яков, Роман, дочери Мария и Эрика Романова с малолетними сыном Антоном и дочерью Ульяной. Со временем в Кириллов и Белозерск приедут жены других ссыльных, выхлопочут право разделить судьбу наказанных их невесты. Всем сосланным запрещалось поступать на государственную службу, учить детей в домах новгородцев. Среди сосланных были и женщины. Елена Вериго, дворянка, девица, "виновная в мытье рубах для мятежников, принятии от них в мытье грязного белья... совершенно неблагонадежная в политическом отношении и вредная для дальнейшего здесь пребывания". "За явную неблагонадежность в политическом отношении" в Кириллов была сослана Йоганна Витковская, дворянка 29 лет. За политическую неблагонадежность, за сокрытие оружия, материальное содействие мятежу в Кириллове оказались Зенон Свирский, Николай Зальтц, Иван Качинский, Иосиф Скрынский. В осенние месяцы 1863 года губернский Новгород стал пересыльным пунктом для тех, чей путь направлялся через Москву в Уфу, Пермь, Пензу. Имена почти сорока человек остались в документах Новгородской казенной палаты, которая выплачивала конвоирам и их подопечным прогонные и суточные средства. Предписание для стражников гласило: "В пути иметь постоянный за ними присмотр, в особенности наблюдать, чтобы они ни под каким видом не могли иметь сообщения или вступать в разговоры с кем бы то ни было." Три семейства были выселены в Новгородскую губернию на поселение на казенных землях. Осип Щука с семьей из четырех человек был направлен в Кирилловский уезд. Викентий Шарфенберг с женою и сыном и Тадеуш Клавсюк с четырьмя членами семьи в Боровичский. Все они получили по 55 рублей для обзаведения хозяйством на новых землях. Следом, за партией сосланных, 28 сентября 1863 года в Новгород была доставлена вдова руководителя восстания Аполлинария Сераковская. Днями раньше новгородский губернатор В.Я.Скарятин получил пространное послание от губернатора города Вильно. "В г. Вильно проживало семейство Далевских, состоявшее из матери - дворянки Далевской, сына Франца и дочерей: Теклы, Сусанны, Юзефы, Ксаверии и Аполлонии. Все это семейство постоянно отличалось политическим направлением, обнаружившимся еще в 1849 году тем, что один из членов оного, именно Франц Далевский, принял тогда деятельное участие в устройстве восстания на Литве, первый подал мысль об этом, собирал денежную сумму и рассылал по всему краю своих агентов. Такие действия Франца Далевского были вскоре обнаружены, и, по произведенному суду признанный виновным, несмотря на упорное запирательство, он был сослан в каторжную работу в рудниках сроком на пятнадцать лет. Впоследствии, по милосердию Государя Императора, Далевскому было дозволено возвратиться на родину, но по прибытии в Вильно он, не почувствовав монаршего милосердия, вновь обнаружил революционное направление, а по открытию в здешних краях мятежа принял деятельное в нем участие, вступил в сношение с лицами, подозревавшимися в образовании в Вильно революционного комитета и, как обнаружено некоторыми показаниями, сам сделался членом комитета. Вместе с этим Далевский начал вербовать молодых людей, но в июле месяце был захвачен на месте преступления в то время, когда прибыл в квартиру чиновника Гаевского для отправления его в шайку Вислоуха. В сем последнем преступлении Далевского приняла участие его старшая сестра девица Текла, причем она сначала сама познакомилась с Гаевским и его теткою, и затем настоятельно упрашивала брата вступить в сношение с Гаевским. Из других сестер Далевского девицы Сусанна, Юзефа и Ксаверия, равно мать Далевского, вдова Доменика, оказывали явное потворство преступным действиям своих родных,.. при производстве следствия, видимо, старались скрыть истину, давая уклончивые ответы. Наконец, известный предводитель мятежнических шаек Сигизмунд Сераковский имел близкое знакомство с домом Далевских и женился на Аполлонии Далевской. Вдова этого преступника, оставаясь после казни мужа на жительстве в Вильно, возбуждает в людях, не расположенных к правительству, явное сочувствие к своему положению. Виленская следственная комиссия по политическим делам, производя следствие о преступлениях Франца Далевского и его сестры Теклы, обратила внимание на доказанное делом вредное политическое направление всего семейства Далевских, в заключении своем признает необходимым выслать все это семейство в одну из внутренних губерний России на жительство. Главный начальник края, признав такое заключение комиссии правильным и соответствующим нынешнему положению края, сделал о Франце и Текле Далевских особое распоряжение, определив вдову Сераковскую выслать на жительство в Новгородскую губернию, а вдову дворянку Доменику Далевскую и ее дочерей девиц Сусанну, Юзефу и Ксаверию выслать в Пермскую губернию. На новых местах жительства за всеми сказанными женщинами учредить строгий полицейский надзор. Сделав надлежащее распоряжение об отправлении из Вильна по железной дороге в сопровождении жандарма вдовы Аполлонии Сераковской через Псков, я о вышеизложенном имею честь уведомить Ваше Превосходительство для зависящих со стороны Вашей распоряжений, присовокупляя, что, за получением затребованных мною сведений о состоянии Сераковской, я о последующем не замедлю Вас уведомить. Гражданский губернатор, камергер ........" Аполлинария Сераковская ждала ребенка, ее физическое состояние было настолько плохо, что новгородские губернские власти решили оставить молодую женщину в Новгороде, опасаясь, что та не вынесет пути до Белозерска. Аполлинария тяжело переживала гибель любимого мужа, с которым обвенчалась незадолго до трагических событий. С ним ее связывала теперь жизнь будущего дитя. В октябре 1863 года на свет появилась девочка, которую в память об отце нарекли Зигмунтой. Сераковская поселилась на Торговой стороне Новгорода, в доме Чистякова. Перенесенные страдания, дальняя дорога, тяжелые роды подорвали ее здоровье. Старший врач Аренский (отец будущего композитора) 29 мая 1864 года выдал свидетельство Сераковской: "...отправление ее в дальний путь в настоящее время должно быть отсрочено..." В эти же самые октябрьские дни 1863 года, когда на свет появилась маленькая Зигмунта, в Новгород прибыла ее бабка, старая Доменика Далевская с тремя дочерьми. Им предстоял долгий путь - на лошадях до Москвы, а оттуда - в Пермскую губернию. Знала ли Доменика, что ее Аполлония в эти дни стала матерью в Новгороде? Что она находилась здесь же? Вряд ли... Но, видимо, материнское сердце что-то чуяло - Доменика вдруг разболелась, и врачу пришлось почти на неделю задержать Далевских в Новгороде. Они выехали в Москву только 10 октября. А из Петербурга в это же время поступила телеграмма за подписью генерал-губернатора князя Суворова: "Прошу приостановить отправление в Белозерск вдовы Сераковской впредь до особого распоряжения Министра Внутренних Дел..." Можно только предположить, что через князя хлопотали друзья Сераковского по Генеральному штабу, где когда-то служил Зигмунт. Только в июне следующего года Аполлонию отправили на жительство в Боровичи - тихий солнечный городок на берегу Мсты, который по климатическим условиям значительно лучше не только Белозерска, но и Новгорода. Строгий полицейский надзор отменен не был. В сентябре в Боровичи прибыла сестра Сераковской, Текла Далевская. После рождения племянницы она добилась перевода из Пензенской губернии, где отбывала ссылку. Помощь ее была спасительной для ослабшей Аполлинарии. В рапорте от 17 ноября 1864 года боровичский исправник сообщал: "...состоящие под надзором полиции вдова Сераковская и сестра ее Далевская со времени прибытия в Боровичи вообще ведут жизнь скромную и уединенную, знакомства имеют редкие, случайные, возникшие по месту их квартирования. О нравственном их направлении в политическом отношении я могу лишь одно сказать, что они еще очень живо помнят прошедшие события, но никаких убеждений или рассуждений, кои могли бы открывать, до сих пор ничего предосудительного в их поступках замечено не было..." Сестры попытались частным образом давать уроки французского и музыки, но подобные занятия для ссыльных были запрещены, - им дозволялась только простая физическая работа. Вскоре еще одна беда обрушилась на молодую мать - в дочке стали проявляться признаки эпилепсии. После того, как все боровичские врачи, призванные матерью на помощь, не смогли справиться с болезнью, Аполлинария в июне 1865 года обратилась к губернатору Э.В.Лерхе, сменившему В.Я.Скарятина: "...обращаюсь к Вам со всепокорнейшей просьбой, как к человеку, которому чувства родительские хорошо известны: исходатайствовать мне приехать в Петербург для подания помощи моей бедной малютке..." Из-за отсутствия губернатора в Новгороде пришлось ожидать решения до августа. Поездка была позволена, но полицейский надзор сохранялся и в столице. Дальнейшая судьба Сераковской и ее дочери просматривается в запросе Новгородской казенной палаты, с которым они обратилась в Министерство финансов 12 января 1867 года: "...за получением назначенного им в 1866 году содержания, как видно из донесения боровичского и белозерского казначейств, - не явились..." Из Петербурга поступил ответ в адрес губернатора, что бывшие ссыльные А.Сераковская и Т.Далевская 17 октября 1865 года выехали в Западные губернии. Остается только предположить, что петербургские сослуживцы Сераковского нашли возможность облегчить участь молодой вдовы. С Новгородом связана судьба еще одного Далевского - Франца. Как один из активных участников восстания, Франц Далевский был сослан в Петровские рудники Иркутской губернии. В феврале 1865 года он писал из Петровска: "Мои любезные сестрицы Текла и Аполлония! Узнав от сестры из Кунгура, что вы теперь вместе, я гораздо спокойнее теперь о вас. От Аполлонии я получил письмо одно, из Боровичей уже тотчас по ее прибытии, но от Теклы ни одного. Матушка прислала мне фотографии Аполлонии и Зигмунты вместо своей. Любезная Аполлония, вышли матушке взамен другую. Теклу же сердечно прошу сделать свою и прислать мне. Я буду за это много и много благодарен. Целую вас и обнимаю..." После десятилетнего пребывания в Петровском железном заводе Франц Далевский в июне 1874 года получил разрешение переехать в Новгородскую губернию. Обстоятельства позволили ему остаться в Новгороде. В 1881 году он женится, а в марте 1882 с него снимут негласный полицейский надзор. В скором времени Франц получит возможность уехать в Варшаву. Среди ссыльных находилось 9 ксендзов: Грохольский, Волотковский, Пиотровский, Дубовик, Гавельчик, Дьяжовский, Назаревич, Скульский, Валестович, Тваровский, Зелигородский, Табенский. Разные обстоятельства собрали их под холодными северными небесами. Большая их часть так или иначе имела отношение к пронесшейся буре. Феликс Грохольский, ксендз Радожского костела Гомельского уезда, "в разговорах неоднократно выражал крайнее свое неудовольствие к правительству и высказал надежду на успех поляков в деле их восстания..." Станислав Влодковский, настоятель костела в местечке Цехановец Бельского уезда, был осужден за отказ хоронить тело повешенного мятежниками майора Хлуса. Антоний Пиотровский, ксендз из местечка Русяты Ковенской губернии, выслан как вредный и совершенно неблагонадежный в политическом отношении... Все они были лишены главного дела своей жизни - богослужения в храмах. В эти же годы в Новгороде находился еще один ссыльный поляк, который, будучи сосланным, избежал общей участи соотечественников. Это плоцкий епископ Винцент Попель. О его высылке сообщили на всю империю петербургские "Биржевые ведомости" N239 за 28-30 августа 1868 года: "Варшава. На днях выслан на жительство в Новгород плоцкий епископ Попель. Он, как пишут в Москву, постоянно отличался оппозиционным характером. Все новые реформы, даже не касающиеся Церкви, находили в нем тайного или явного сопротивника, и не пропускал он случая возбуждать и в населении подобные же чувства. Так, в прошлом году граф-наместник, снисходя к просьбам некоторых католических духовных особ и некатолических светских, разрешил епископам католическим объехать свои епархии. Попель не преминул воспользоваться этим случаем, чтобы произвести целый ряд манифестаций. Карета его была конвоирована от 120 до 200 человек отрядом, составленным из польских патриотов, наряженных в виде улан, гусар и т.д. Всюду стекались тысячи народу, предшествуемые знаменами, хоругвями и т.п. На вопрос администрации, что это значит, Попель объяснил, что все это суть выражения преданности невинных овечек к нему, Попелю, как к доброму пастырю, и что во всех этих манифестациях он дурного ничего не видит. Другие епископы также обозревали епархии, однако ничего подобного не происходило. Но это дело прошедшее. Теперь правительство, говорят, обратилось к нему, Попелю, с требованием выслать депутата в С.-Петербург, в учреждающуюся здесь коллегию или синод католический. Попель отказался исполнить это требование, и потому, так рассказывают, отправили его на жительство в Новгород, куда он выписал свою карету, своего повара и все, что нужно для удобств жизни богатому человеку. Сверх сего Попелю сохранено и все содержание, простирающееся до 6000 рублей. Для нас поучительно то, что епископ Попель, будучи богатым здешним землевладельцем или просто попом, переселившись в Новгород, заживет там жизнью, полною довольства и роскоши, и прослывет в то же время между своими "родаками" и по всей Европе мучеником "за свои убеждения, за свою веру и свою Отчизну." Власти проявили к сосланному епископу повышенное внимание. Накануне его прибытия новгородский губернатор получил от Министра Внутренних Дел Тимашева запрос: "Достаточно ли поместительна и удобна для него квартира?" Ответ был дан незамедлительно: "...квартира для епископа Попеля нанята в доме купца Федорова в 1-й части по Чудиновской улице с платою в 35 рублей." Сведения о прибытии сосланного поступили в Петербург буквально через два часа: "19 августа. 9 1/2 вечера. Сегодня в 7 часов вечера прибыл в Новгород из Варшавы назначенный сюда на житье католический епископ Попель из Плоцка." Содержание опальному священнослужителю было определено в 3000 рублей (не сравнить с информацией в "Биржевых ведомостях"). Приезд Попеля отметили и сами ссыльные. Славинский 7 ноября 1868 года писал в Екатеринослав Михаилу Еничу: "Приехал епископ Попель из Плоцка, 40 лет, превосходно образован, милостивый, гостеприимный и хороший наставник. Живет недалеко от костела, но в нем бывает редко, ибо там обедни не совершает, а у себя, в особо для того устроенной капличке. Ожидает со дня на день приезда своего капеллана. Имеет хорошую квартиру и прилично живет, но скромно, ибо получает только 3000 рублей. Нигде не бывает, только у ксендза, с которым в хороших отношениях, ежедневно гуляет по несколько часов со своим камердинером..." На примере ближайшего окружения епископа наглядно просматривается раздел Польши: слуги - прусские подданные Поликарп и Марианна Ледер, с дочерью их Станиславой, в августе 1871 года его посещает австрийская подданная, невестка Эва Попель с дочерью Марией, сам епископ - подданный Российского государства. Многие подробности из жизни ссыльного епископа можно узнать из его переписки, вернее - переводов писем, которые после проверки оставались в канцелярии губернатора. Переписка эта составила три тома на 502 страницах. Адресатами Попеля были прежде всего родные братья: Павел, проживающий в родовом поместье Куравенки, Вацлав - в Варшаве, Ипполит - в Кракове, многочисленные племянники и племянницы, знакомые, несколько ссыльных, пребывавших в дальних российских губерниях. Не в пример современникам, письма в те времена писались регулярно и обстоятельно. Адресаты обязательно сообщали друг другу о получении писем, благодарили за память. Каждое письмо, вернее, его изложение, сопровождалось припиской переводчика: "Вообще, письмо не заключает ничего, что бы препятствовало выдаче его адресату". Эти письма представляют особый интерес для исследователей как польских, так и русских, потому как в них сохранились такие житейские подробности, которые могли и не попасть на страницы газет и журналов той поры. Брат Вацлав сообщал, что подал ходатайство наместнику, графу Бергу, и сын Ян получил разрешение вернуться на родину из шестилетней эмиграции, он же описал визит в Варшаву Великого Князя. Многие адресаты писали о катастрофе на соляной шахте в Величке (ноябрь 1866 г.), а также о том, что встреча нового 1867 года сопровождалась невиданной ранее бурей, от которой пострадал даже костел в Плоцке. Из этих писем можно узнать и о дуэлях, все еще существовавших в обществе: Потоцкий стрелялся с Броневским и был тяжело ранен, но пулю удалось вынуть (сын Генриха увез жену Владислава Потоцкого, что и объясняло причину дуэли). Интересны и первые впечатления ссыльного епископа о пребывании в Новгороде. "...Октябрь 1866 г. Солнце у нас заходит перед 5 часами, но тепло. До сего времени раз только топили." "Я первый раз в жизни видел здесь северное сияние, которое у нас почти не бывает." "...на прошлой неделе осмотрел здешний собор (Собор Св. Софии - И.С.). Очень меня заинтересовал. Ему насчитывается более 800 лет. Стены неслыханной толщины, и все расписаны. Осмотрел ризницу. Очень заинтересовали старинные кресты, сделанные из слоновой кости. Имеются изделия из старинных материй (не могу оценить их без специальной литературы). Нигде раньше не видел такой отделки из жемчуга - им обшиты огромные ризы. В соборе много святых мощей." Весьма примечательно такое сообщение от 2 декабря 1866 года: "В Польше уже две недели поста, а здесь пост еще и не наступал. Удивительна для меня эта отсталость от всего света. Если бы только постановили несколько лет февраль считать вместо 28 в 30 дней, то сравнялись бы..." В мае следующего года брату Вацлаву епископ описывает свои прогулки по окрестностям Новгорода, по полям, где крестьяне обрабатывали землю и сеяли хлеб. Брату Павлу он рассказывает о близлежащих монастырях и их садах, о немецкой колонии в пригороде. Некоторые наблюдения весьма интересны: "В Новгороде до 6 августа не едят плодов и фруктов, что очень хорошо, так как плоды в Новгороде невкусные. По ночам - грозы." Другу Вербицкому в Варшаву он сообщает: "В Новгороде в году бывает 219 дней пасмурных, 59 - дождливых и 39 снежных... От Новгорода в 47 милях, в Старой Руссе есть минеральные воды. На этих водах много лечится людей. Летом лечились Великие Князья." (Впоследствии и сам Попель побывает на курорте). О том, как жилось епископу Попелю под надзором, передает сам губернатор Э.В. Лерхе в служебной записке новгородскому полицмейстеру от 17 ноября 1874 года: "Вчера я лично убедился, что надзор полиции за высланными в Новгород лицами совершенно номинальный. Желая посетить епископа Попеля, новая квартира которого мне была неизвестна, я спросил встретившихся мне двух городовых полицейских, служителей того квартала, где квартира Попеля, но они объявили, что не знают не только ... прежней и ... новой его квартиры, но даже ... что такая личность проживает в городе..." Родственникам Попеля не возбранялось навещать его. Брат Вацлав, невестка Эва с дочерью, племянники Антоний и Игнатий побывали в Новгороде, чем доставили естественную радость и ссыльному, и самим себе. Из писем видно, что по возвращении на родину они еще долго делились впечатлениями о поездке. Ссылка епископа Попеля закончилась в августе 1875 года: императорским указом от 29 августа он был назначен Куявско-Калишским епископом и в сентябре выехал в Польшу. Все ссыльные не лишались права переписки, а поскольку эпистолярное искусство в ХIХ веке пользовалось особым вниманием и любовью, то писем на польском языке шло множество во все губернии империи. Переписка, конечно, была под контролем, адресовать ее следовало на канцелярию губернатора. Для осуществления контроля в штат губернского правления был определен переводчик, штабс-капитан Николай Леохновский. От него не требовался дословный перевод, - достаточно было кратко изложить послание, а то и просто передать основные мысли. 9 томов по 120-200 страниц исписаны мелким аккуратным почерком штабс-капитана, получавшего в месяц 10 рублей за эту тихую работу. Они представляют сейчас хронику жизни ссыльных. Что же рассказывали они о своем ссыльном пребывании в чужом краю? Весьма интересными, отмеченными дарованием эпистолярным, были письма отставного подпоручика Нарвского пехотного полка Богуслава Николаи. Он был сослан в Белозерск за то, что не донес на своего родного брата Владислава, состоявшего в рядах повстанцев. 11 июня 1865 года он сообщал в Томск брату Стасу: "...Из Варшавы получил посылку с семенами огородной зелени, так как в Белозерске эту зелень в кухне не употребляют. Я сам и повар, и все, что можно вообразить - поневоле научишься всему, чтобы только как-нибудь прожить на 5 руб. 75 коп. в месяц... Вишни так дозрели, что стали красными, и так много, что меру набрали. Слив нет. Яблоки только дикие. Фрукты привозят из Вологды, но дороговизна страшная. Все здесь дорого: обувь, одежда. Работа портных неоценима, как и жизнь. Рыбы, хотя живем над самым озером, тоже мало. Говорят, что стерляди (не знаю, знаете ли вы, что такое стерлядь) постоянно ловили здесь, а теперь - как редкость - можно достать только за дорогую цену. Я пробовал эту рыбу и, несмотря на то, что не люблю рыбы, с удовольствием желал бы иметь ее чаще на обеде. Мясо не очень хорошее, только и можно иметь говяжье. Земледелие в плачевном состоянии, зато судоходство цветет. Может быть, едучи в Томск, приходилось и тебе ехать "людьми"? Я не ездил, а вижу каждый день, как люди, запряженные в шлейку, тянут плотно набитую людьми барку по каналу, идя сами "бичевиком", как они сами называют - "на бечевке", по сто и более верст. Берут за эту работу по несколько рублей и идут охотно, так как это зависит от их воли. Могли бы заняться земледелием - земли много и земля неплохая, были бы и урожаи, если бы только приложили труд и старание. Земледельческие орудия, т.е. соха, борона здесь совершенно другой конструкции, менее практичны, чем у нас..." В январе, 10 числа, 1866 года Богуслав писал матери: "...Каждый раз узнаю более, что для меня нет дороже тебя, матушка, родины и родной крови. О! Все это вместе делает человека счастливцем... Здесь в Крещение было так тепло, как в прошлом году на Святой. Вчера и в субботу дождь, в некоторых местах показалась земля, и вообще, до сего дня морозов значительных не было..." Интересный отзыв о новгородском губернаторе Э.В.Лерхе оставил Б.Николаи в своем письме матери от 15 октября 1865 года: "...Не помню точно, в последних числах прошлого месяца или в первых настоящего был здесь г.губернатор - человек очень внимательный - такое о нем всех единогласное мнение... Это и я могу подтвердить. Как губернатор, имел полное право нас всех потребовать к себе, но представил это на нашу волю - быть или не быть у него. Вероятно, потому, что и без нас имел о чем думать, слушать и с кем говорить. Поэтому я и не утруждал его своею бытностью. Однако некоторые из нашей эмиграции были: кто с прошением, кто с запискою, и он этим некоторым, бывшим у него в квартире, на жалобу их на бедное содержание, которому он не причина, - не мог лучше посоветовать, как то, что позволил за рекомендацией головы заниматься местными работами. Позволил заниматься переплетением книг, какой работы с открытием женского училища будет много, и она для слабых заменит работу топором или пилою, владеть которыми нужно уметь. Словом, сделал то, что мог, потому что увеличивать содержание из своего кармана он не мог же. Достаточно его добрых желаний, хоть и с ними трудно всем угодить..." Встречаются отзывы об отношении к ним властей и у других сосланных. Анна Багинская пишет мужу в Кириллов 7 февраля 1866 года: "...Что касается контроля наших писем, то я вижу, что в Новгороде люди более внимательны, чем здесь, в Варшаве". Церпинский - дочери в Новогрудок 29 сентября 1865 года: "Жители в Белозерске хорошие и не пренебрегают нами..." Российские жители настолько не пренебрегали ссыльными, что губернатору пришлось 15 апреля 1871 года напомнить своей полицейской службе: "...Ныне вновь дошли до меня сведения, что некоторые из состоящих под надзором полиции лиц по-прежнему допускаются в частные дома для обучения детей..." Не менее примечательна просьба уездного исправника города Кириллова Д.Трубникова, с которой он обратился к губернатору: "...Дозволить время от времени лицам, сосланным под надзор полиции, отлучки за черту города на недалекое расстояние вместе со мною и под моей личной ответственностью, дабы тем самым дать им возможность иметь хоть какое-либо развлечение в однообразной и не слишком привычной для них жизни среди чуждого им общества." Когда читаешь пересказы писем ссыльных, читаешь спокойно, вдумчиво, без пропусков, то постепенно все они складываются в один большой увлекательный роман с множеством лиц, которые вскоре становятся знакомыми. В этих письмах есть все: боль расставаний, радость любви, трудности бытия и удовольствие от охоты на зайцев, переживания за судьбы близких и свое состояние, надежды на будущее. Примечательна история женитьбы Михаила Пляттера, сосланного в Томск. Сестра его Михайлина оказалась в Кириллове. Она несколько лет до высылки прожила в Вильно у своей тетки княжны Огинской. Одна из сестер была замужем за князем Огинским, другая - за князем Толстым и третья - за графом Голынским. Большой круг людей на родине, в Новгородской губернии, в Сибири всколыхнула весть, что Стефания Пьонтен добилась разрешения выехать в Сибирь, в Томск, чтобы обвенчаться с Михаилом Пяттером. Ей пришлось дать подписку, что отсюда она никогда не вернется и что это ее не страшит. Стефания выехала из Петербурга 12 августа 1865 года. Отец со слезами благословил ее на трудную судьбу и на счастье с Михаилом. Она добралась до Томска на пароходе "Сибиряк" 6 октября, но оказалось, что Михаил не ожидал ее с этим рейсом. Свадьба была назначена через год - на 26 октября 1866 года. Сестра Голынская писала Михайлине в Кириллов о женитьбе брата: "...Меня эта весть обрадовала и искренне удивила. В настоящем его положении какая карьера будет в будущем для сына, если Бог пошлет его? Не понимаю, почему невозможно подождать, хотя и трудно переносить это возлюбленным... Мать очень не рада выбору Михаила. Кто ее родственники? Какие у них связи? Хороша ли она?" Сама Стефания сообщала из Томска, что она теперь стала кухаркою, все стряпает сама, очень переменилась и даже постарела. Она часто вспоминает о родине и родных, что так далеко, и плачет. Конечно, жизнь в далеком незнакомом городе, в среде чужих по языку и вере людей весьма скоро показала свою прозаическую сторону. Но главной печалью оказался ее жених: "...Да, я бедная и разочарованная Стефания. Хотя я и с Михаилом, но каждая новая минута наносит мне новую рану в сердце. Моя любовь и самопожертвование не имеют награды. Перестала даже думать, что он любит меня. Оставить родину, родных, все надежды на лучшее будущее, всем пожертвовать для любви - и не видеть ни внимания, ни сочувствия - ужасно! Предо мною - тяжелая жизнь. Но я должна выпить чашу горести до дна. Я не могу спать от боли сердца. Вместо любви ко мне Михаил требует от меня, чтобы я стала купцом, спекулятором, как он. (Михаил Пляттер вместе с товарищами арендовал мыловаренный завод. - И.С.). Не знаю, что у меня будет. Слезы не высыхают на моих глазах... Наняла кухарку. Будут столоваться еще трое. Квартира очень маленькая - о 4-х комнатах, в 1-й - контора. Михаил заметил ей, что она мало привезла столового серебра... Приходит мысль - не болезненный ли это сон или не проба ли моей любви к Михаилу..." Такой тщательный перевод свидетельствует, что исповедальные послания, каких немало в делах, привлекали внимание переводчика, и он оставил для нас подробные описания душевных переживаний. В переводах промелькнуло сообщение о том, что Стефания обвенчалась и пока счастлива. Для рассказа о ее дальнейшей судьбе потребовалось бы специальное исследование. В 1875 году царским указом с большой части высланных снимался гласный полицейский надзор, отбывшие более половины срока каторжных работ в Сибири получили возможность перейти на поселение, отбывшие сибирскую ссылку смогли переехать в центральные губернии. Нашлись желающие переселиться в Новгородскую. В октябре 1875 года здесь находилось 44 ссыльных, из Сибири ожидалось 20. Решено было 19 человек оставить в самом Новгороде, остальных, в том числе проживающих в северных уездах Кириллове и Белозерске, перевести в более благоприятные места: Демянск, Крестцы, Старую Руссу. В 80-е годы, после гибели императора Александра II, многие поляки выехали на родину. Часть же их, получив некоторые свободы, все еще находилась под надзором полиции, но уже негласным. Интересен такой факт - документы этого периода отложились в фонде жандармского управления, тогда как все ранее упоминавшееся - в фонде канцелярии новгородского губернатора. И самое в них примечательное - из делопроизводства исчезли упоминания о польском восстании, о принадлежности поднадзорных к полякам. Например, в ведомости проходит Далевский Франц, дворянин. В графе о причине надзора записано "неизвестно". Откуда выслан - из Иркутской губернии. Домбровский Михаил, дворянин. Причина надзора - неизвестно. По таким спискам только человек, сведущий в "польской ссылке", может догадаться, что под негласным надзором находились бывшие участники польского восстания. Закончить этот далеко не полный рассказ о ссыльных поляках мне бы хотелось словами из письма иеромонаха Бонавентуры Гавельчика, который 17 лет провел в Кириллове. (Из его писем и заявлений следует, что сослан он был не как участник восстания, а вследствие какой-то интриги его начальства, воспользовавшегося ситуацией). Он писал своему брату: "Не грустите, не скучайте и не плачьте, не думайте, что люди русские съедят поляка, как только он у них появится. С поляками обходятся так же, как мы в Царстве Польском с россиянами, и даже здесь более и более вижу откровенности, любезности, помощи и доброго сердца, чем имеют некоторые из поляков. Верьте мне, когда говорю это вам от сердца." ИСТОЧИКИ: В статье использованы документы Государственного архива Новгородской области: фонд канцелярии губернатора Ф-138, оп.1. Дела: 2261, 2262, 2263, 2278, 2290, 2327, 2359, 2358, 2360, 2410, 2411, 2501, 2505, 2513, 2743, 2825. Фонд жандармского управления Ф-117, оп.1, д.96, д.18.