⌠...Поют храмы с картин С.Пустовойтова наперекор забвенью, хамству, войнам:
были, есть, будем...■
Александр Шеин
Татьяна Зозуленко, член Союза журналистов и член Союза художников России Теперь, когда эпистолярное творчество почти утратило свое назначение и разговоры по телефону заменили долгие раздумья над посланиями друг к другу, тем более удивительными кажутся письма Семена Ивановича Пустовойтова к друзьям, знакомым, коллегам-художникам. Писал он их довольно оригинально, с рисунками на полях (порой это были портреты, наброски, целые пейзажи), со строчками, помещенными вдоль и поперек листа. Порой ему не хватало и самого листа, и тогда строки ложились на конверт, причем со всех его сторон. Я всегда удивлялась, как такие письма, расписанные и разрисованные с внешней, конвертной стороны, исправно доходили по почте. То ли удивляясь "чудаку", то ли учитывая, что адрес и марка всегда были на месте, но почтовыми работниками никогда не возвращались эти письма ему обратно и исправно добирались до адресата. А мне всегда казалось, что каким-то чутьем почтовые работники понимали: трогать нельзя, перед ними - гений. Настолько незаурядными были эти письма. И еще, наверное, они чувствовали его доверие к ним. Ибо свою информацию он не пытался скрыть в конверте. Вот пришло что-то еще на ум важное, а конверт уже заклеен, и он писал прямо поверх конверта. Казалось, и само запечатывание конвертов было для него чем-то ненужным. Он мог бы его послать незакрытым, но просто знал, что так оно не дойдет. Ему и впрямь никогда не приходило в голову что-то скрывать от людей. Он был весь, как и его творчество, очень открыт, буквально распахнут перед людьми. И при любой встрече от него можно было узнать очень многое, причем обо всем сразу, от судьбы великого Микеланджело - до домашних неурядиц. Жилось ему далеко не сладко. Но он никогда не жаловался. Казалось, он не понимал смысла заказов на творчество, а просто писал и дарил людям. Раздарил очень много: десятки, сотни больших и малых акварелей с памятниками древнерусского зодчества любимого города. Дарил, как будто делился своим удивительным зрением. Будто раскрывал людям глаза на знакомое. Именно благодаря ему многие новгородцы стали по-особенному ярко, обостренно воспринимать Новгород с его удивительной историей и памятниками старины. Многих он просто буквально вылечил от духовной слепоты. Правда, не успел вылечить от непонимания ценности искусства, ценности его акварелей, а то и от жадности. Интересно, что он не отличал людей плохих от хороших, понимающих в искусстве - от дилетантов, равнодушных к искусству - от тех, кто не мыслит жизни без него, независимо от профессии. Он был похож на булгаковского Иешуа Га-Ноцри из "Мастера и Маргариты", который считал, что "все люди добрые", "злых людей нет на свете..." И подобно ему верил, что если людям только дать возможность раскрыться, поговорить с ними, то мир несомненно стал бы лучше. Возможно, поэтому и любил общаться со всеми, даже малознакомыми, случайными встречными, показывая им часто и акварели из своей большой папки. А то по собственной инициативе шел с рассказами об искусстве (и не только о своем) в больницы и профилактории, на предприятия и в училища. Просто приходил и рассказывал обо всем, что любил, что его тревожило, чем восхищался. Я видела, как люди слушали, откликались, понимали его. Сам он не производил впечатления сильного человека, - пожилой, седовласый, жилистый, в молодости он был красавцем, но это уже мало кто помнил, разве что фотографии говорили об этом. И все же это был очень сильный человек, очень выносливый, казалось, никогда не болеющий, ибо в любую, даже очень холодную погоду, ходил одетым налегке, в неизменной тюбетейке, подолгу и в дождь, и в слякоть писал за этюдником на городских улицах, в кремле. И всегда хотел помочь людям, кого-то выручить, кого-то порекомендовать, кому-то наколоть дрова, кому-то помочь с мастерской, хотя сам почти всю жизнь работал без нее, да так и привык. Во всяком случае, когда Союз художников выделил ему очень хорошую новую большую и светлую мастерскую, он тут же впустил в нее (и надолго) поработать молодую художницу. Помогал всем, кто попадал в его поле зрения, и дарил акварели. В таком количестве, что даже родственникам после его смерти мало что осталось. Но осталось зато многим людям и в Новгороде, и в Одессе, и в Петербурге... По всему свету, как журавлики, разлетелись его акварели, с нашими новгородскими церквами и соборами. Судьба свела его с инвалидом - переводчиком, и он стал хлопотать, чтобы сделать той дома шведскую стенку для занятий спортом. А потом он кинулся организовывать вместе с журналистами газеты "Новгородский комсомолец" выставку-продажу в пользу инвалидов. Причем, как всегда, его об этом никто не просил. Хлопотал о потомках Рахманинова, писал специально для подарка им от города акварели. И любил открывать людям людей, тех, кто был талантлив, но неизвестен, кому не удавалось печататься или выставлять свои произведения. Одним из таких людей был почти никому не знакомый поэт, учитель истории из города Николаева Александр Шеин, которого нет уже в живых. Вспоминаю: 7.04.88 От зав. отделом молодежных проблем газеты "Новгородский комсомолец" В.Голышева - Семену Ивановичу Пустовойтову: "Уважаемый Семен Иванович! Большое спасибо за письмо, за заинтересованное отношение к судьбам инвалидов. Ваше предложение о выставке-продаже кажется нам очень интересным и полезным. Сейчас ищем возможность организации такой выставки. Надеемся, что энтузиасты такого важнейшего дела найдутся. Если вам не трудно, то позвоните мне по телефону 92-618, чтобы договориться о встрече и решить организационные вопросы. С глубоким уважением В.Голышев." Из письма С.И.Пустовойтова к Т.Б.Зозуленко: "Новгород. 12 мая 1988 года. Уважаемая Татьяна Борисовна, тогда, после правления, оставались Д.В.Журавлев, Б.Л.Непомнящий и Е.В.Сущеня... Я сказал об этой выставке-продаже в пользу инвалидов, но у Б.Л.Непомнящего упирался вопрос в помещение; теперь, получив письмо от "Новгородского комсомольца", можно целиком положиться, что "Новгородский комсомолец" поможет это решить, а наше дело, кто имеет желание в выставке принять участие, назначить срок сдачи работ, ибо необходимо, чтобы работ набралось явно столько, чтобы было из чего и делать эту выставку - помощь новгородским инвалидам, подобным Светлане Владимировне Новиковой (переводчика японского языка на заводе им.Ленинского комсомола и другим, кого я не знаю), тем более, я-то могу дать только три акварели, в лист, "Памятники архитектуры Новгорода" - 62х86 см., в рамках, стеклах, а то их-то могут и не купить посетители этой выставки, так что вопрос серьезней, чем я думал. Необходимо объявление об этой выставке в С/х РСФСР Новгорода, а работы можно сдавать Вам!.." Ваш С.И.Пустовойтов." P.S. Я-то думал: принесу в редакцию "Новгородского комсомольца" три акварели им, там сдадут еще желающие помочь инвалидам, причем там могут быть и работы прикладного искусства, одним словом, настоящая выставка, а не "кидание в шайку или кружку", тут сверхгуманное дело, ибо я, обладая необъяснимой дуростью, "умудрился" - за 50 рублей продать Свете Новиковой акварель ("ц. Иоанна Богослова ХIV в." 86х62 см), а теперь от нее я узнал, что она не миллионер, решил ей вернуть 50 руб., а акварель подарить, а не продать, ибо деваться некуда, надо как-то что-то да узнавать, а не порхать, подобно мыльному пузырю. Я покажу Вам 15 рисунков (боровичанина художника Александра Павловича Константинова), которому плачу 15 рублей за его 15 набросков, т.к. он делал их, идя по Боровичам, отдыхая, ковыляя к истине, а в Новгороде у него украли... палку, на которую он опирался, - вот как мы помогаем инвалидам, чтобы у них не отнять и то здоровье, что у них есть, а шведской лестницы Свете Новиковой так никто и не может сделать и за деньги, а водки у нее нет!!! (это не юмор.)" ..."Напрягу все старческие силы и Ларисе за торт (на мое 70-летие) сделаю акварель..."( это из другого письма). Здесь надо сказать, что Светлане Новиковой Семен Иванович продал акварель за такую, с его точки зрения, большую сумму в 50 рублей, не будучи еще с ней знаком и не зная, что она - инвалид. Чаще он продавал акварели вообще за символическую цену - 3-5 рублей, что производило впечатление лишь видимости продажи. Иногда казалось, что Семен Иванович не знает подлинной цены своему искусству, но это было не так. Его акварели покупал и Новгородский государственный музей-заповедник, и другие музеи, коллекционеры, выполнял он и заказы в Художественном Фонде. И, конечно же, знал истинную цену искусству и своим работам, о чем говорится и в одном из его писем, когда женщина оценила его акварель в килограмм крупы - он искренне обиделся. Но к деньгам у него было своеобразное отношение. Он как бы их не замечал, старался обходиться без них, нуждаясь только в минимуме пищи, одежды. Он напоминал странника, который все свое всегда носил с собой - а это была лишь заветная папка с листами для акварели, карандашами и красками. Рассказывать о Семене Ивановиче Пустовойтове можно еще много интересного. Тем более, что мне посчастливилось не просто знать его и его творчество, но и работать в ту пору сначала ответственным секретарем, затем (художники выбрали) и председателем Новгородской организации Союза художников России, одним из старейших художников которого и был Семен Иванович Пустовойтов. И я тоже часто получала от него письма, часть которых мы сегодня и публикуем, вместе со стихами "открытого" им поэта Александра Шеина.